Идиллія Бѣлаго Лотоса [Идиллия Белого Лотоса] - Мейбл Коллинз

Пока я былъ занятъ ѣдой, Агмахдъ не проронилъ ни слова. Дверь отворилась, и вошелъ послушникъ, неся въ рукахъ большую черную книгу. Агмахдъ приказалъ придвинуть столъ ко моему ложу и положить на него книгу; послѣ чего былъ принесенъ стоявшій въ углу свѣтильникъ и поставленъ рядомъ съ книгой. Когда онъ былъ зажженъ, высшій жрецъ промолвилъ:

— Читай эту книгу и тогда не будешь больше одинокъ. Съ этими словами онъ повернулся и покинулъ комнату; молодой жрецъ послѣдовалъ за нимъ. Я тотчасъ-же занялся книгой. Оглядываясь на это время, я вижу, что былъ любознателенъ, какъ большинство мальчиковъ; по крайней мѣрѣ, всякій новый предметъ, хоть на время, привлекалъ къ себѣ мое вниманіе. Я поднялъ черный переплетъ книги и сталъ глядѣть на первую страницу, которая была такъ красиво раскрашена, что я съ удовольствіемъ остановился на краскахъ, прежде чѣмъ начать складывать буквы. Эти послѣднія были окрашены въ различные оттѣнки какого то красиваго, блестящаго цвѣта и, словно огненныя, выступали на сѣромъ фонѣ. Озаглавлена была книга: „Искусства и Силы Магіи“. Для меня это заглавіе не имѣло никакого смысла: вѣдь, я былъ сравнительно невѣжественнымъ парнемъ, не больше, и я съ недоумѣніемъ спросилъ себя, какъ это Агмахдъ могъ думать, что такая книга займетъ меня. Я небрежно перелистывалъ страницы; не только содержаніе ихъ, но даже слова, которыми оно было изложено, были мнѣ непонятны. Со стороны Агмахда просто было смѣшно дать мнѣ эту книгу для чтенія. Я зѣвнулъ, закрылъ ее и хотѣлъ ужъ было прилечь на свое ложе, какъ вдругъ со внезапной тревогой замѣтилъ, что я — не одинъ: по ту сторону стола, на которомъ лежала книга и горѣлъ свѣтильникъ, стоялъ одѣтый въ черное человѣкъ. Онъ серьезно смотрѣлъ на меня; я тоже взглянулъ на него, и мнѣ показалось, будто онъ при этомъ нѣсколько отступилъ назадъ. Меня сильно удивило то, что онъ могъ войти въ комнату и подойти такъ близко ко мнѣ, и все это — безъ малѣйшаго шума.

Глава VI.

— Есть ли у тебя какое-нибудь желаніе? — спросилъ человѣкъ яснымъ, но очень тихимъ голосомъ.

Я посмотрѣлъ на него съ удивленіемъ: онъ говорилъ не тономъ простого слуги, но такимъ, который указывалъ на то, что онъ могъ исполнить всякое мое желаніе; а между тѣмъ, судя по платью, онъ былъ только послушникомъ.

— Я только что поѣлъ, — отвѣтилъ я! — и мнѣ ничего не хочется… Развѣ, вотъ, вырваться изъ этой комнаты на свободу.

— Это легко исполнить, — промолвилъ онъ спокойно: — Ступайте за мной.

Я въ изумленіи вытаращилъ глаза на него: этотъ послушникъ долженъ былъ знать о моемъ положеніи, и воля Агмахда относительно меня, вѣроятно, была ему извѣстна; неужели онъ все таки осмѣливался бросить ему такой вызовъ?

— Нѣтъ, — возразилъ я: — высшіе жрецы заключили меня въ эту келью, и они меня накажутъ, если застигнутъ во время бѣгства.

Вмѣсто отвѣта, онъ произнесъ только: — Пойдемъ! причемъ протянулъ руку повелительнымъ жестомъ. Точно подъ вліяніемъ внезапной физической боли, я громко вскрикнулъ, самъ не понимая ясно, отчего; я испытывалъ какое-то двойственное чувство: мнѣ показалось, что кто-то вцѣпился, какъ когтями, въ мое тѣло и съ неопреодолимой силой тряхнулъ его, въ то время какъ кто-то или что-то другое держало меня, какъ клещами. Еще мгновеніе, и я ужъ стоялъ рядомъ со своимъ таинственнымъ посѣтителемъ, крѣпко державшимъ меня за руку.

— Не оглядывайся! — крикнулъ онъ: — иди со мной!

Я послѣдовалъ за нимъ; но у двери мнѣ захотѣлось повернуть голову и оглянуться, что я и сдѣлалъ, хотя для этого мнѣ пришлось употребить большое усиліе.

Не удивительно, что онъ запретилъ мнѣ оборачиваться! Не удивительно, что онъ старался, какъ можно скорѣе выбраться со мной изъ комнаты! Оглянувшись, я мгновенно остановился, словно прикованный къ мѣсту волшебнымъ словомъ, не спуская глазъ съ того, что видѣлъ, противясь увлекавшей меня впередъ желѣзной рукѣ: на ложѣ лежалъ я, или, точнѣе, моя физическая оболочка, въ безсознательномъ состояніи…

Тутъ только я понялъ, что мой посѣтитель — не житель земли, и что я снова очутился въ мірѣ тѣней. Но это чудо было тотчасъ поглощено другимъ большимъ, которое придало мнѣ достаточно силы, чтобы оказать сопротивленіе усиліямъ послушника увести меня изъ кельи: Царица Лилій стояла за моимъ ложемъ, слегка склонившись надъ нимъ, въ той очаровательной позѣ, въ которой я увидѣлъ ее въ первый разъ, когда она нагнулась надъ прудомъ, чтобы утолить жажду его водой. Она заговорила, голосъ ея дошелъ до меня, какъ брызги фонтана, какъ звукъ падающей каплями воды.

— Проснись, спящій, оборви этотъ сонъ и не оставайся подъ дѣйствіемъ этихъ злыхъ чаръ!

— Повелительница, я повинуюсь, — прошепталъ я про себя, и мнѣ показалось, будто меня тотчасъ окуталъ туманъ. Несмотря на то, что я лишь смутно сознавалъ окружавшее меня, я все же зналъ, что, повинуясь желанію красавицы-царицы, стараюсь вернуться къ своему обычному состоянію, чего мнѣ и удалось достигнуть, мало-по-малу. Наконецъ, я съ трудомъ поднялъ усталыя, отяжелѣвшія вѣки и увидалъ пустую, унылую келью. Послушникъ оставилъ ее — чему я былъ радъ — но, увы! и Царица Лотоса также покинула меня. Теперь комната, казалось, совершенно опустѣла; и сердце тоскливо заныло у меня въ груди, когда я обвелъ ее глазами.

Въ своей дѣтской душѣ я относился къ кроткой Царицѣ Цвѣтка, какъ къ прекрасной матери, и страстно желалъ ея присутствія здѣсь; но ея не было. Я отлично зналъ, что она не скрылась гдѣ-нибудь въ комнатѣ: мало того, что я могъ убѣдиться въ ея отсутствіи глазами, я чувствовалъ его душой. Я томно поднялся съ ложа — эта послѣдняя борьба до крайности истощила меня — и направился въ уголъ, гдѣ былъ спрятанъ мой цвѣтокъ, чтобы взглянуть на него; я слегка отстранилъ занавѣсь. Увы! мое сокровище склонило уже свою милую головку! Я прыгнулъ впередъ, чтобы удостовѣриться въ томъ, что снабдилъ его водой. Да, стебель глубоко сидѣлъ въ его любимой стихіи, и все-же цвѣтокъ склонился, какъ мертвый, а стебель безжизненно перевѣсился черезъ край сосуда.

— Цвѣтокъ мой! — воскликнулъ я, опускаясь на колѣни рядомъ съ нимъ: — неужели ты погибъ? Неужели я совершенно одинокъ! Я вынулъ дряблое тѣльце лотоса изъ кружки и спряталъ его подъ свою одежду, за пазуху. Въ порывѣ безутѣшнаго горя я бросился на ложе и закрылъ глаза, стараясь окружить себя тьмой и отогнать отъ себя всякія видѣнія. Но какъ? Кто знаетъ средство закрыть видѣніямъ доступъ къ духовному оку, одаренному страшною способностью все видѣть и для котораго нѣтъ мрака? Во всякомъ случаѣ, я тогда такого не зналъ.

Когда я пришелъ въ себя послѣ продолжительнаго безмолвнаго отдыха, ночь уже спустилась на землю. На небѣ сіялъ мѣсяцъ; черезъ высокое окно врывалась къ комнату серебряная полоса свѣта, въ которой я замѣтилъ вышитую золотомъ кайму бѣлой жреческой одежды. Эта вьшіивка была мнѣ знакома, я медленно поднялъ глаза, ожидая увидѣть Агмахда. Такъ и случилось, хотя онъ и стоялъ въ полутьмѣ: осанку его нелегко было смѣшать съ осанкой другого, если-бы даже лицо его и оставалось въ тѣни. Я лежалъ неподвижно; однако, онъ, повидимому, сразу узналъ, что я проснулся, потому что проговорилъ:

Вставай!

Я вставалъ съ ложа и выпрямился во весь ростъ, устремивъ на него широко раскрытые глаза.

— Выпей то, что поставлено передъ тобой, — продолжалъ онъ.

Я взглянулъ на столъ и увидѣлъ стоявшую на немъ чашу съ какой-то красной влагой. Я жадно выпилъ напитокъ въ надеждѣ, что онъ дастъ мнѣ силы выдержать всякое испытаніе, которое могли принести съ собой молчаливые часы ночи.

— Идемъ! — сказалъ Агмахдъ, и я послѣдовалъ за нимъ, глядя полубезсознательно на окно и думая, что меня, можетъ быть, ожидаетъ свѣжій воздухъ, даже свобода… Вдругъ мнѣ показалось, что я внезапно ослѣпъ… Я быстрымъ движеніемъ поднесъ руку къ глазамъ: они были повязаны чѣмъ-то мягкимъ… Я замеръ, охваченный неудомѣніемъ и страхомъ. Вслѣдъ за этимъ, я почувствовалъ, какъ меня кто-то обхватилъ и осторожно повелъ впередъ; я вздрогнулъ при мысли, что то, вѣроятно, была рука Агмахда, которая поддерживала меня, но мнѣ поневолѣ приходилось терпѣть ея прикосновеніе, которому я не могъ противиться. Мы медленно подвигались впередъ; мнѣ было ясно, что мы вышли изъ комнаты, прошли извѣстное пространство; но какъ далеко мы ушли отъ кельи, ни въ какомъ направленіи отъ нея мы шли, я не могъ никакъ отгадать, такъ меня сбила съ толка моя вынужденная слѣпота.

Наконецъ, мы остановились, и наступило полное молчаніе; обнимавшая меня рука опустилась, и я почувствовалъ, что съ моихъ глазъ снимаютъ повязку. Но и послѣ этого, окружавшій меня мракъ остался такъ густъ, что я поднесъ руку къ глазамъ, чтобы удостовѣриться въ томъ, что на нихъ больше не было повязки. Нѣтъ, на нихъ ничего не лежало, они были открыты, и все же передо мной стояла непроницаемая стѣна глубокаго, полнаго мрака. У меня болѣла голова; я плохо сознавалъ происходившее; казалось, пары выпитаго мной крѣпкаго напитка все перепутали въ моей головѣ. Я стоялъ неподвижно въ надеждѣ, что такимъ образомъ скорѣе приду въ себя и тогда разберусь въ своемъ положеніи. Вдругъ я почувствовалъ, что около меня… совсѣмъ близко… стоялъ кто-то; я не отстранился; мнѣ показалось, будто я зналъ, что этотъ нѣкто — прекрасенъ, дружелюбенъ, осѣненъ славой… Меня наполнило чувство неизъяснимой нѣжности; мнѣ почудилось, будто я духовно прильнулъ къ этому невѣдомому нѣкто. Среди молчанія, у самаго моего уха, раздалась тихая, ласкающая рѣчь: